Евангелие читать надо так, чтобы одним глазом 
                                                             смотреть сквозь себя на Христа, а другим - на 
                                                             современную свою повседневную жизнь... 
                                                                                                М. Пришвин

Цель урока: организовать диалог авторов и диалог читателей о Христе, помочь учащимся овладеть навыками интерпретации евангельских сюжетов и мотивов в художественных текстах.

Урок проходит в форме учебного диалога об образе Христа и включает в себя диалог авторов и читателей в "большом времени". Вид урока - семинарское занятие по подготовке к сочинению в выпускном классе на обобщающую тему "Смысл евангельских сюжетов и образов в русской литературе XX века". Для его проведения ученикам была предложена система вопросов, которые определили его структуру.

Открывался урок кратким словом учителя - введением в тему. В нем говорилось, что изображение Иисуса Христа в русской литературе, вплоть до XX в., практически отсутствует, в то время как, например, в живописи, и прежде всего иконописи, он являлся центральной фигурой. Испытывая трепетное, благоговейное отношение к Христу, которое закладывалось обязательным религиозным воспитанием, писатели долгое время не решались создать его образ. Существовал негласный запрет, попытки изобразить Иисуса могли расцениваться как кощунство. Только Достоевский в своем романе "Братья Карамазовы" впервые в русской литературе выводит его образ. Но его Христос безмолвный, почти бесплотный.

В начале XX в. все существенно изменилось. Иисус в качестве литературного героя появляется в произведениях Л. Андреева, Д. Мережковского, других писателей. Лишь у К.Р. (Константина Романова), хотя он и назвал свою драму "Царь Иудейский" (1912), Иисус в ней реально не присутствует, но все в ней вращается вокруг него, пребывающего "за кадром".

После революции, в период так называемого воинствующего атеизма, эта традиция прервалась. Писателя, обратившегося к Евангелию, немедленно обвинили б в религиозном фанатизме, мракобесии. Поэтому евангельский сюжет в романе М. Булгакова "Мастер и Маргарита" явился полной неожиданностью как для читателей романа в рукописи, так и для читателей его первого печатного варианта в журнале "Москва".

С выходом в свет "Мастера и Маргариты" образ Христа опять стал в центре сюжетных коллизий произведений многих авторов (Ю. Домбровского, Ч. Айт-матова, В. Тендрякова, Л. Леонова).

На первом этапе урока учащимся предлагалось порассуждать над вопросом, чем обусловлено повышенное внимание писателей XX столетия к Евангелию и полулегендарной личности Христа?

Вот несколько ответов, составивших диалог:

- В нашу посткоммунистическую эпоху переоценки ценностей образ Ииусуса вновь становится высшим нравственным идеалом человека, вершиной восхождения на пути к добру, любви, милосердию.

- Использование евангельских сюжетов и обращение к образу Иисуса связаны с поисками писателями новых средств художественного обобщения.

- Евангелие позволяет авторам рассматривать изображаемые ими события современности сквозь призму вечных человеческих ценностей.

- Возвращение к Христу обусловлено идеей спасения, обновления мира, мира, лишенного "имени святого", трагедию которого предощущал еще А. Блок в своей поэме "Двенадцать".

На следующем этапе обращаемся к евангельскому сюжету романа М. Булгакова "Мастер и Маргарита". Диалог ведется вокруг нескольких вопросов, предложенных самими учащимися: каким образом вводится в роман евангельский сюжет? Как он связан с основными событиями романа? Кто булгаковский Иешуа - Бог или земной человек? Чем он отличается от евангельского Иисуса? Почему Понтий Пилат, не желая смерти Иешуа, отступается от него?

Приводим наиболее удачные реплики, составившие поле диалога по роману М. Булгакова.

- В романе "Мастер и Маргарита" евангельский сюжет является своего рода романом в романе, составляет его идейный центр. Это роман Мастера, который ищет идеал человека и видит его в Иешуа - художественном двойнике Христа.

- Мастер не столько уходит в прошлое от своей страшной действительности 30-х гг., сколько через него пытается понять современную ему жизнь, размышляя над вопросами: что есть личностный выбор - ориентация на политические, государственные идеи или на общечеловеческие ценности? Как появляются предатели, отступники, конформисты?

- А мне кажется, что иерушалаимские главы в сопоставлении с московскими служат для выражения авторской мысли о том, что человечество в своей сущности мало изменилось. Человеческая природа практически неизменчива. Иуды, Алоизии существуют во все времена. Вот почему с такой убийственной сатирой изображает писатель московских обывателей, особенно достается писателям МАССОЛИТа - "инженерам человеческих душ".

- Булгаков по-своему рассказывает легенду о Христе. Его герой удивительно осязаем, жизненен, весь окружен реалистическими подробностями. При чтении романа создается впечатление, что это обычный, смертный человек, по-детски доверчивый, простодушный, даже наивный, но вместе с тем мудрый и проницательный. Он слаб физически, но силен духовно.

- Иешуа воплощает в себе лучшие человеческие качества. Поражает нравственная сила героя. Ни побои, ни наказания не могут заставить его изменить своим принципам, заботе о других, вере в добро ("все люди добрые") и в "царство истины и справедливости".

- Булгаковский Иешуа поражает своим милосердием: он даже жалеет своего судию (Пилата), страдающего от гемикрании. Умирая на иерушалаимском солнцепеке, просит у стражника дать попить распятому рядом с ним разбойнику.

- Даже перед угрозой смерти Иешуа не отступается от добра. Его сила - в бескомпромиссности, в верности себе самому. А как не впасть в отчаяние, когда самый верный ученик, записывая за ним его проповеди, все извращает и путает?

- Иешуа больше напоминает образы людей христианского духа и святости (Сергий Радонежский, пророк Лермонтова, князь Мышкин, Алеша Карамазов), а не евангельского Христа.

- Для меня все-таки Иешуа евангельский герой, но это евангелие уже от Михаила Булгакова.

- Роман Булгакова - произведение о нравственной ответственности человека за свои поступки. Понтий Пилат погубил ни в чем не повинного человека, вступив в сделку со своей совестью. Сначала он испытывает даже соучастие к своему подсудимому. Богатый жизненный опыт Пилата помог ему поверить в невинность Иешуа. Он пытается склонить его на компромисс, а когда это не удается, стремится уговорить первосвященника Каифу помиловать Га-Ноцри по случаю наступления пасхи.

Учащиеся, наблюдая за авторскими ремарками к репликам Понтия Пилата, обнаруживают в его поведении человеческое соучастие к Иешуа, жалость, сострадание и вместе с тем страх. Роман Булгакова показывает, что в экстремальных условиях люди в страхе за свою карьеру, свою жизнь отказываются от истины, совершают сделку с самим собой, своей совестью. Страх, зависимость от государства, следование его интересам, а не истина определяют в конечном счете выбор Понтия Пилата. В условиях любого тоталитарного государства, будь-то рабовладельческий Рим или сталинская диктатура, даже самый сильный человек может выжить и преуспеть, следуя ближайшей государственной пользе, а не истине, добру.

- Понтий Пилат для Булгакова, в отличие от установившихся в истории христианства традиций, не просто трус, отступник. Его образ драматичен: он и обвинитель и жертва. Отступившись от Иешуа, он губит и свою душу. Вот почему загнанный в угол обстоятельствами, необходимостью предать смерти бродячего философа, он про себя произносит: "Погиб!", а затем: "Погибли!" Он гибнет вместе с Иешуа, гибнет как свободная личность.

- Мы не указали еще на один важный момент. Действуя от имени императора Тиверия, олицетворяющего собой государство, Понтий Пилат испытывает к нему лишь самые неприятные чувства: брезгливость, отвращение. Не случайно в роковую для него минуту, когда необходимо подписать смертный приговор Иешуа, в его сознании возникает отвратительный облик Тиверия: "На этой плешивой голове сидел редкозубый венец. На лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью. Запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризной губою" (V, 30). Приказав тайно ликвидировать предателя и доносчика Иуду, он мстит не только за Иешуа, но и за себя.

- А мне кажется более правдоподобной такая мотивировка отступничества римского прокуратора. Будучи по своей природе конформистом, Пилат требует этого конформизма и от Иешуа. Но когда тот отказывается идти на соглашательство, чтобы спасти свою жизнь, и вновь развивает свои "безумные" идеи о власти ("всякая власть является насилием над людьми" - V, 32), он становится для прокуратора преступником. Иешуа опасен для общества своими утопическими идеями о "царстве истины и справедливости", предсказаниями о времени, когда не будет "власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти" (V, 32).

- Опасен для римского прокуратора Иешуа и тем, что безгранично верит в преобладание доброго начала в любом человеке. Жизненный опыт убедил Понтия Пилата в обратном. Вот почему он кричит страшным, сорванным командами голосом непреклонному в своей вере в "царство истины" Иешуа: "Оно никогда не настанет!" (V, 33).

Раскрытие сути конфликта "евангельской" части романа позволяет сделать вывод о том, что диалоги Иешуа и Понтия Пилата проецируются на атмосферу страшных 30-х гг. XX в. российской истории, когда личность беспощадно ущемлялась государством. Это порождало всеобщее недоверие, подозрительность, страх, двуличие. Вот почему так ничтожны и мелки в романе людишки, составляющие мир московского мещанства. Автор показывает различные стороны человеческой пошлости, нравственного разложения, высмеивает тех, кто отступился от добра, утратил веру в высокий идеал, стал служить не Богу, а дьяволу. При этом писателя постоянно интересует вопрос: что есть истина - следование государственным интересам или ориентация на общечеловеческие ценности? Как появляются отступники, предатели, конформисты? Что движет их поступками?

Выбор Понтия Пилата соотносится со всем ходом мировой истории, является отражением вечного конфликта между конкретно-историческим и вневременным, общечеловеческим.

На следующем этапе семинарского занятия обращаемся к роману Ю. Домбровского "Факультет ненужных вещей", в центре которого также стоят проблемы отступничества и предательства, суда и следствия, получившие многостороннюю разработку. Автор подробно описывает систему "обработки", ломки человека, превращения его в лагерную пыль. Чтобы добиться огромной силы художественного обобщения, он соотносит время правления Антихриста (Сталина) с христианским летоисчислением. В романе есть сцена, когда Сталин читает заведенное на него царской охранкой старое дело. Среди особых примет политического преступника - одна особо отличительная: "на левой ноге второй и третий пальцы сросшиеся". Метка Антихриста, как сказал ему кто-то в семинарии. Итак выделены два основных полюса художественного мира Домбровского - Христос и Антихрист как символы гуманного и антигуманного начал в людях и обществе - и задано пространство диалога. На первом его этапе разговор идет о том, как введены в сюжетные коллизии эти образы и какую роль в авторской модели мира они играют. Какой смысл имеет в тексте романа сопоставление философа Сенеки и Христа?

Выясняется, что в отличие от романа Булгакова в книге Домбровского самостоятельный евангельский сюжет отсутствует. Повествование о Христе органически вплетается в основное действие, в разговоры и споры героев. Особенно много в романе прямых перекличек 30-х гг. XX в. со временем возникновения христианства. Больше всего волнуют писателя вопросы о природе и сущности зла, предательства. Собственные страдания, которые испытал автор в сталинских застенках, помогли ему психологически достоверно передать мучения главного героя Зыбина и внутреннее состояние самого Христа (через ощущения бывшего попа Куторги, являющегося своеобразным двойником писателя в понимании миссии Иисуса).

- Спаситель у Домбровского переживает типичную ночь перед арестом: "Христос испытал все, что приходится испытать в таких случаях, - тоску, одиночество, загнанность, безнадежность, надежду, "а может быть, еще и обойдется как-нибудь", хотя было совершенно ясно, что - уже все! И под конец вот это: "Ну скорее же, скорее! Что вы медлите! Идите же, идите, идите!".

- Сущность подвига Иисуса в романе объясняется необходимостью восстановления веры в человека. Мир до Христа, по мнению Андрея Кутарги, "смертельно устал и изверился" (241). У него не было сил жить. "На свет лезли упыри и уродцы. И назывались они императорами, т.е. вождями народа. Оглянуться было не на что. Настоящего не существовало. Сзади могилы и впереди могилы... Юрист Ульпиан объяснил причину этого так: "Что нравится государю, то имеет силу закона, потому что народ перенес и передал ему свои права и власть" (240).

- По мнению Кутарги, Сенека, исходя из утверждения юриста Ульпиана, пришел к выводу, что в жизни "надо опираться не на народ - его нет, не на государя - его тоже нет, не на государство, - оно только понятие, - а на человека, своего ближнего, потому что вот он-то есть и он всегда с тобой" (240). Христос не только сам стал таким человеком, но и поддержал веру в человека, приняв страшную муку.

Учащиеся указывают на важную деталь: впервые в русской литературе Ю. Домбровский смерть Иисуса на кресте показал так психологически достоверно. Создается впечатление, что автор изображает некую обобщенную картину крайнего физического страдания, характерного для всех времен, особенно для нашего века, когда насилие, садизм, измывательство над ближним извратили саму идею веры в человека и породили фашизм, сталинизм. Знаменитое горьковское: "Человек - это звучит гордо!" - в контексте романа можно расценивает как сатанинскую насмешку.

Затем диалог о романе концентрируется вокруг проблемы выбора его героями своего жизненного пути, принципов своего нравственного поведения.

Подход к ней осуществляет учитель. "В страшные годы правления "вождя всех времен и народов", когда был создан своеобразный "конвейер" по перемалыванию человеческого материала, когда страх насильственной смерти деформировал человеческую психику, рождал покорность, трусость, лицемерие, предательство, чтобы вернуть веру в человека, необходимо было последовать примеру Христа. Кто из героев романа выбирает этот путь и сумел ли он его достойно пройти?"

Учащимся предстоит понять, в чем новизна героя романа Зыбина, как авторская позиция соотносится с его жизненной позицией.

- Писатель показывает героя-интеллигента, бросившего вызов не только своим палачам, этим многочисленным хрипушиным, нейманам, штернам, но и Антихристу (Сталину), всей дьявольской системе, где страх, как выразился критик И. Золотусский, "управляет, сортирует, возносит и низвергает, работает как мясник и как психолог, как творец и как потребитель". Не поэтому ли автор в качестве одного из эпиграфов к роману взял слова К. Маркса о плетке, которая "начинает воображать, будто она гениальна". Такой плеткой и показан Сталин, разработавший свою "модель мира" и осуществляющий идею "чистки" человечества.

- Авторская оценка событий этого периода нашей истории близка к позиции его героя. Она ярче всего выражена в своеобразной идеологической кульминации - идейном споре Зыбина со Сталиным, являющимся ему во сне. Зыбин, верующий в "разум, совесть, добро, гуманность - все, все, что выковывалось тысячелетиями и считалось целью существования человечества" (109), переживает своего рода ощущение апокалипсиса при мысли: вдруг во всем мире победит один из тоталитарных режимов - фюрера или вождя (Сталина). "Тогда мир пропал. Тогда человек осужден. На веки вечные, потому что только кулаку он служит, только кнуту и поклоняется, только в тюрьмах и может жить спокойно" (110).

Пришествие Антихриста в мир произошло не само по себе, оно было подготовлено изменениями представлений о человеке в массовом сознании. В этой связи учащиеся рассуждают о том, почему автор страшные тридцатые годы назвал временем кутейкиных. Чем страшны кутейкины?

- Средние люди, оказавшиеся во власти, эти недоучившиеся семинаристы - кутейкины (герой фонвизинского "Недоросля"), создали благодатную среду для всякого рода ничтожеств: шариковых, швондеров и т.д. Кутейкины, как размышляет Зыбин, - "мелочь, придурки, петрушки..., но мир гибнет именно из-за них. Не от силы их гибнет, а от своей слабости" (107). В своем философическом сне герой предполагает, что "для любого здравомыслящего Кутейкин куда больше Христа, Христос-то миф, а он - вот он. Он истина! И как всякая истина, он требует человека целиком, со всеми его потрохами и верой. Исканья кончились. Мир ждал Христа, и вот пришел Христос-Кутейкин..." (107)

- Подмена Христа кутейкиными оборачивается попранием всех выработанных историей человечества истин. Право, юриспруденция превращаются в "факультет ненужных вещей". Вместо законов теперь действуют казуистика, фальсифицирование, передергивание слов и цитат. Даже строка из Евангелия, выдернутая из контекста: "Кто не со мною, тот против меня" - начинает служить тому, кто собирается "взорвать мост" между прошлым и будущим, между культурными эпохами, между человечностью и правом. Создается новая культура, вернее псевдокультура, построенная на прописных истинах, лицемерных фразах типа "жить стало легче, товарищи, жить стало веселее".

Последний этап диалога по роману Ю. Домбровского - обсуждение его финала, связанного с темой сохранения веры в добро, мотивом прощения, спасения души. Выясняется, что книга Ю. Домбровского, несмотря на весь трагический ее колорит, не оставляет чувства безнадежности. Не многим удалось выжить в эти трагические тридцатые годы, сохранить свою душу. Кому это посчастливилось (главный герой романа был в их числе), сохранили веру в высокие гуманные начала и тем самым спасли мир. Повторяя подвиг Христа, лучшие люди как бы спасли человечество.

- В финале романа ставится проблема искупления зла, прощения злодеев. Каждый может спастись, никому в этом не отказано. Человек начинается с преодоления страха, со способности к состраданию, с пробуждения совести.

- В этой связи уместно будет вспомнить эпизод из романа, в котором божий человек Яша вспоминает евангельский рассказ об одном из распятых вместе с Христом разбойниках. В минуту смертной муки он обратился к Иисусу с искренним покаянием, и Христос простил грешника. Ненавидя всех этих "бесов" из войска Антихриста, которые мучают народ, Ю. Домбровский никого не лишает шанса на возрождение, спасение души.

Заключительный этап урока-семинара - обращение к роману Ч. Айтматова "Плаха". В ходе дискурса учащиеся размышляют о роли в нем евангельского пласта, сопоставляют сцену суда Пилата в "Плахе" с аналогичной сценой в "Мастере и Маргарите", выясняют, как евангельский сюжет преломляется в нравственных столкновениях Авдия с Гришаном и Обер-Кандаловым, Бостона с Кочкорбаевым и Базарбаем.

- Айтматовский евангельский сюжет - своеобразный диалог автора "Плахи" с Булгаковым. Его Иисус считает, что "царство истины" наступит на земле не во время его второго пришествия, а когда люди, пройдя через страдания и наказания Страшного суда, которые они сами себе уготовили, возвратятся к гуманистическим идеалам добра, ради которых он готов принять смерть. "На то я и родился на свет, - говорит Иисус Пилату, - чтоб послужить людям немеркнущим примером. Чтоб люди уповали на мое имя и шли ко мне через страдания, через борьбу со злом в себе изо дня в день, через отвращение к порокам, к насилию и кровожадности, столь пагубно поражающим души, не заполненные любовью к Богу, а стало быть, к подобным себе, к людям".

- Айтматовский Понтий Пилат также не принимает гуманистической философии Христа, но он, в отличие от булгаковского героя, находит другие аргументы, считая, что человек - зверь. Он не может обойтись без крови, как "плоть не может без соли". Смысл жизни он видит в могуществе, богатстве и сильной власти: "Людей не научат ни проповеди в храмах, ни голоса с неба! Они всегда будут следовать за кесарями, как стада за пастухами, и, преклоняясь перед силой и благами, почитать будут того, кто окажется беспощадней и могущественней всех, и славить будут полководцев и их битвы, где кровь хлынет потоками во имя владычества одних и покорения и унижения других" (156).

- Своеобразным духовным двойником Иисуса в романе Айтматова является Авдий Калистратов. Он и проповедник, и борец, вступающий в поединок со злом. Авдий мечтает о братстве людей, преемственности культур, взывает к людской совести, стремится пробудить у своих современников чувство ответственности за мир вокруг.

- Можно ли назвать Авдия двойником Христа, ведь он слаб? Он только и умеет проповедовать, а все его попытки приостановить зло, образумить людей заканчиваются неудачей.

- Да, Авдий одинок, и в этом его слабость. Но главная причина его неудач в борьбе со злом видится в том, что в мире, который его окружает, попраны высокие идеалы, торжествует бездуховность. И этот мир не принимает проповеди Авдия.

- Идейный, нравственный спор Авдия с Гришаном, главарем "гонцов" за анашой, в чем-то продолжает диалог Иисуса с Пилатом. Пилата и Гришана объединяет неверие в человека, в социальную справедливость. Но если Пилат проповедует "религию" сильной власти, то Гришан - "религию кайфа", подменяя высокое человеческое стремление к нравственному и физическому совершенству наркотическим опьянением, проникновением к Богу с "черного входа".

- Действительно, деятельность Авдия кажется бесполезной. Сначала его жестоко, до полусмерти, избивают и выбрасывают из вагона "гонцы" за анашой, а затем, как Иисуса, распинают на саксауле молодчики из "хунты" Обер-Кандалова. Но разве напрасна жизнь Авдия? Его страдания, боль его души за людей, его нравственные деяния заражают других "мировой болью", побуждают вступить в борьбу с пороком. Победа над злом начинается с личного сопротивления каждого человека своим слабостям, равнодушию, конформизму, успокоенности. Здесь не может быть коллективных мероприятий, что-то вроде коммунистических субботников.

Особое место в исканиях Авдия занимает его богостроительство. У писателя эта сторона романа наиболее противоречива, поэтому нет необходимости подробно на ней останавливаться. В нашей практике мы ограничились лишь раскрытием сущности понимания Айтматовым идеи Бога-Завтра, который приходит на смену Богу-Вчера, то есть, иными словами, идеал Бога не сзади нас, а впереди, в будущем. "... Все люди, вместе взятые, есть подобие Бога на земле. И имя есть той ипостаси Бога - Бог-Завтра... Бог-Завтра и есть дух бесконечности, а в целом - в нем вся суть, вся совокупность деяний и устремлений человеческих, а потому, каким быть Богу-Завтра - прекрасным или дурным, добросердечным или карающим - зависит от самих людей" (153-154).

Заканчивается семинарское занятие совместным выводом, являющимся своеобразным резюмированием проведенного диалога. Отмечается, что возвращение к Христу как нравственному идеалу вовсе не означает стремления писателей угодить возрождающемуся религиозному сознанию многих наших современников. Оно обусловлено прежде всего идеей спасения, обновления нашего мира, лишенного "имени святого", трагедию которого предощущал еще в далеком 1918-м Александр Блок в своей поэме "Двенадцать".

Разумеется, что это некоторый предварительный итог, а не окончательный вывод. О поставленных проблемах учащиеся продолжают размышлять и после урока, выразив себя, свои мысли и чувства в домашнем сочинении.