Художественные особенности романа М. Шолохова "Тихий Дон"
(11 класс)

"Родился в 1905 году, в семье служащего торгового предприятия, в одном из хуторов станицы Вешенской, бывшей Донской области", - сообщал о себе М. Шолохов в автобиографии. Там же, в станице Вешенская, в 1984 году оборвалась жизнь писателя.

Между этими двумя датами - большая жизнь, полная событиями величественными и трагическими.

Будущий писатель получил весьма неплохое, хотя и незаконченное, образование в гимназии одного из уездных городов Воронежской губернии. В 1920 году пятнадцатилетним подростком участвовал в ликвидации неграмотности на юге России, а в 1922 году приехал в Москву. Об этом периоде в автобиографии сказано скупо: "Успел за 6 лет изучить изрядное количество специальностей. Работал статистиком, учителем в низшей школе, грузчиком, продовольственным инспектором, каменщиком, счетоводом, канцелярским работником, журналистом. Несколько месяцев, будучи безработным, жил на скудные средства, добытые временным трудом чернорабочего. Все время усиленно занимался самообразованием. Писать начал с 1923 года".

В 1924 году в газете "Юношеская правда" был напечатан первый рассказ молодого Шолохова "Родинка". А двумя годами позже вышли сразу две первые книги писателя: "Донские рассказы" и "Лазоревая степь".

В 1924 году молодой писатель вернулся на Дон. Здесь его полностью захватила идея создать эпос народной жизни на переломном этапе конца XIX - первой трети XX века. Так родился роман "Тихий Дон", принесший автору мировую славу и ... множество огорчений. Первые книги романа были подвергнуты оглушительной критике неистовых ревнителей "классовой чистоты литературы": писателя обвиняли в идеализации патриархальной деревни, в отходе от классовой непримиримости к казачеству, значительная часть которого не поддержала большевистскую революцию. Публикация третьей книги, рассказывающая о спровоцированном большевиками казачьем Вешенском восстании, была задержана, что породило версию о творческой несостоятельности автора, якобы укравшего две первые книги у некоего другого писателя. И хотя с опровержением этой сплетни выступил не только поддерживающий Шолохова А. Серафимович, но и недолюбливающие его Л. Авербах, В. Киршон, А. Фадеев и В. Ставский, версия о плагиате преследовала писателя всю его жизнь, отравляя его существование. После вмешательства М. Горького, поддержавшего Шолохова, в 1929-м и 1932 годах третья книга романа была опубликована.

В своем творчестве М. Шолохов связан с народным сознанием, с одной стороны, и развивает эпические традиции Л. Толстого - с другой.

Характеризуя его первые произведения, А. Серафимович писал: "Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова. Просто, ярко, и рассказываемое чувствуешь - перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды. Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие".

Шолохов воспринимает XX век как наиболее трагический в истории человечества. Литературоведами подсчитано, что из 20 рассказов, включенных писателем в донской цикл, в 10 герой погибает, в 5 - подвергается пыткам или ранен, в 4 - должен убить близких.

Вместе с тем у читателя не возникает ощущения бессмысленности бытия. Для всех его произведений характерна вера в бессмертие и торжество жизни. Не случайно во многих его произведениях встречаются образы детей - носителей будущей жизни ("Шибалково семя", "Нахаленок", "Жеребенок", "Судьба человека").

Отдавая дань романтическим сюжетам гражданской войны (смертельная ненависть отца-белогвардейца и сына - красного командира в рассказе "Родинка"; любящие друг друга муж и жена, оказавшиеся в разных лагерях, в рассказе "Шибалково семя", гибель лошади в рассказе "Жеребенок"), писатель в этих лучших своих произведениях одновременно показывал бесчеловечность гражданской войны, осуждал смертоубийство, прославлял народные (общечеловеческие) ценности.

Уже в первых рассказах появился интерес писателя к фигурам трагическим, попавшим в жернова истории ("Семейный человек", "Обида").

Наиболее ярко художественный мир писателя проявился в романе-эпопее "Тихий Дон". Шолохов начал писать "Тихий Дон" в двадцатилетнем возрасте в 1925 году и завершил в 1940-м. Задумывалась книга как вполне традиционное для советской литературы повествование о жестокой борьбе за победу советской власти на Дону осенью 1917 -весной 1918 годов. Нечто подобное уже было в "Донских рассказах", составивших первую книгу писателя.

Однако вскоре Шолохов отказался от первоначального замысла. И весь первый том его романа о другом: о жизни и быте донских казаков.

Краткая, но энергичная завязка сообщает об истории рода Мелеховых с середины XIX века, когда после русско-турецкой войны Прокофий Мелехов привез в хутор жену-турчанку; любил ее, носил на руках на макушку кургана, где они оба "подолгу глядели в степь"; а когда над ней нависла угроза, защищал с шашкой в руках. Так с первых страниц появляются в романе гордые, способные на большие чувства, свободолюбивые люди, труженики и воины. В страшной сцене убийства Прокофием обидчика его жены выявляется и еще одна важная для писателя идея: защита рода, семьи, потомства. Вопреки традиции советских писателей 20-х годов изображать дореволюционную действительность цепью ужасов М. Шолохов откровенно любуется казачьей жизнью. Поэтические описания ловли рыбы сменяются рассказом о конных состязаниях, об игрищах. Многочисленные песни, в которых воплотились народные представления о жизненных ценностях, соединяются с поэтическим и одновременно не лишенным юмора рассказом об обряде сватовства. Но больше всего и подробнее всего описаны в романе эпизоды, рассказывающие о труде казаков. Только в двух первых главах писатель дважды нарисует картины косьбы трав, жита; подробнее опишет душевное состояние крестьянина на пахоте. Критики-современники обвинили писателя в идеализации прошлого. Самые же ретивые из недоброжелателей присвоили создателю "Тихого Дона" оскорбительное прозвище "подкулачника".

Разумеется, никакой идеализации в книге нет. "В каждом курене горько-сладкая жизнь", - говорится в романе. Писатель не скрывает и склонности казаков к суеверию (жену Прокофия они заподозрили в ведьмачестве), и суровости их нравов (достаточно вспомнить предысторию Аксиньи). Позднее Шолохов скажет и об опасном чувстве исключительности, присущем многим казакам. И все же не в этом видит создатель "Тихого Дона" основополагающие качества казачества. Его привлекает эпос народной жизни, ее мудрое, здоровое начало.

Мирный труд, продолжение рода, единение человека с природой - вот те шолоховские идеалы, по которым, как по камертону, должна настраиваться история. Всякое отступление от этой веками налаженной жизни, от народного опыта грозит непредсказуемыми последствиями, может привести к трагедии народа, трагедии человека.

XX век чреват такими катаклизмами, которые нарушили музыку народной жизни. На это нацеливают оба эпиграфа романа. Один - о земле, засеянной казацкими головами, полной сиротами, о Доне, наводненном материнскими слезами. Другой - о помутнившемся Тихом Доне:

Не сохами-то славная землюшка наша распахана... Распахана наша землюшка лошадиными копытами, А засеяна славная землюшка казацкими головами, Украшен-то наш тихий Дон молодыми вдовами, Цветен наш батюшка тихий Дон сиротами, Наполнена волна в тихом Дону отцовскими, материнскими слезами. Ой ты, наш батюшка, тихий Дон! Ой, что же ты тихий Дон, мутнехонек течешь? Ах, как мне, тиху Дону, не мутну течи! Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют, Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит. Старинные казачьи песни.

Подобно Пушкину, предварившему в "Медном всаднике" печальный рассказ величественной картиной Петербурга, Шолохов предваряет свой роман описанием нормального человеческого бытия. Как и автор "Медного всадника", он мог сказать обо всем последующем: "Была ужасная пора, об ней свежо воспоминанье".

Такой антитезой норме становится в "Тихом Доне" война 1914 года: мирная сцена косьбы жита прерывается тревожным известием о мобилизации. Поэтические картины нелегкого, но дружного труда сменяются контрастными по тону зарисовками "визга, драки, гневного ржания"; спокойные домашние разговоры и беседы уступают место хаосу многоголосия. "Милая ты моя... говядинка", - говорит о едущих на фронт на мгновение появляющийся в романе пьяненький старичок железнодорожник.

Да и в собственно авторских оценках и описаниях отчетливо сквозит неприятие войны. "Земля ахнула", "лицо земли взрывали", "хлеба топтала конница", неубранные "колосья скорбно шуршали", "великое разрушение и мерзостная пустота" - вот далеко не полный перечень авторских описаний начала войны. "Безрадостно дикая" жизнь порождает жестокость и безумие (сцены грабежа и избиения еврея, изнасилования Франи), тоску и недоумение. Обесценивается человеческая жизнь. Контрастом воспоминаниям деда Гришаки о том, как он не стал "срубать" турецкого офицера ("Человек ить..."), становится убийство Григорием Мелеховым австрийского солдата. Смерть у Шолохова никогда не эстетизируется. Она отвратительна - и поэтому полна натуралистических подробностей, ярким подтверждением чему служит и эпизод смерти Егора Жаркова, и рассказ об убитых офицерах и отравленном газом солдате. "Цвет казачий покинул курени и гибнул там в смерти, во вшах, в ужасе". Вслед за Л. Толстым, умевшим в неожиданном ракурсе показать привычное и сделать его непривычным (прием этот называется остранением), показывает Шолохов схватку легендарного казака Крючкова с немцами.

Война, по Шолохову, разлагает души людей, убивает в них человеческое. "Я, Петро, уморился душой, - говорит Григорий Мелехов брату... Будто под мельничными жерновами побывал, перемяли они меня и выплюнули". "Гниль и недоумение комкают душу" не одному Григорию. Все чаще вспоминают казаки родные степи, в песнях изливают тоску по Дону и по родной земле.

Но и там, на Дону, жизнь разладилась. Не раз скажет писатель о плаче жен и матерей по погибшим на войне. И даже солнце у него станет " по-вдовьему обескровленным". Долгое отсутствие мужиков приводит к развалу хозяйств, к тоске и страданиям одних жалмерок, к прямому разврату других. "В эти годы, - пишет М. Шолохов, - шла жизнь на сбыв - как полая вода в Дону".

Вот почему с симпатией описывает художник мирную встречу казака Валета и немецкого солдата, противопоставляя ее бессмысленной бойне, описанной в той же главе. Вот почему одобряет он отказ казаков вмешаться в петроградские события 17-го года и их уход на Дон.

Однако радость мирной жизни омрачается воспоминаниями об убитых и не вернувшихся. В эпическое повествование вливается лирический голос автора. В нем страдание и одновременно философское напоминание о краткости земного бытия, о необходимости сохранения жизни: "И сколько ни будут простоволосые казачки выбегать на проулки и глядеть из-под ладоней - не дождаться милых сердцу! Сколько ни будет из опухших и выцветших глаз ручьится слез - не замыть тоски! Сколько ни голосить в дни годовщины и поминок - не донесет восточный ветер криков их до Галиции и Восточной Пруссии, до осевших холмиков братских могил!.. Травой зарастают могилы, - давностью зарастает боль. Ветер зализал следы ушедших, - время залижет и кровяную боль и память тех, кто не дождался родимых и не дождется, потому что коротка человеческая жизнь и не много всем нам суждено истоптать травы...". Со словами великой скорби и сочувствия писатель прямо обращается к одной из вдов: "Рви, родимая, на себе ворот последней рубахи! Рви жидкие от безрадостной, тяжкой жизни волосы, кусай свои в кровь искусанные губы, ломай изуродованные работой руки и бейся на земле у порога пустого куреня! Нет у твоего куреня хозяина, нет у тебя мужа, у детишек твоих - отца, и помни, что никто не приласкает ни тебя, ни твоих сирот, никто не избавит тебя от непосильной работы и нищеты, никто не прижмет к груди твою голову ночью...".

Лирический монолог этот переходит в эпическое описание послевоенного затишья, чтобы вновь завершиться скорбным голосом автора: "Вернувшиеся с фронта казаки не чуяли, что у порогов куреней караулят их горшие беды и тяготы, чем те, которые приходилось переносить на пережитой войне".

Название этому несчастью - гражданская война.

Вину за начало междоусобной бойни Шолохов-публицист возлагает на Корнилова. Однако Шолохов-художник решает эту проблему значительно сложнее и глубже.

В романе настойчиво подчеркивается, что рядовые казаки, изголодавшиеся по земле, по труду, наслаждавшиеся незатейливым семейным счастьем, войны не хотели. Мысль народную, как это часто бывает у Шолохова, выражают эпизодические персонажи. Так, Яков Подкова, провожающий делегатов на съезд фронтовиков, напутствует их, как подчеркивает писатель, "давно заготовленной в уме фразой: "На съезде постарайтесь, чтобы было без войны дело. Охотников не найдется". О том же "вымученными, шершавыми фразами" говорит уже на самом съезде безымянный делегат 44-го полка: "Обойтиться нам без кровавой войны... Чтоб покончилось оно все тихо-благо".

Но это нормальное желание несовместимо с политическим экстремизмом борющихся партий. Шолохов прямо подчеркивает, что у генерала Каледина "было много тождественного" с председателем Военно-революционного комитета Подтелковым. В IX-XII главах пятой части Шолохов мастерски показывает, что все их речи, "уверенные", полные "зрелой силой", - игра. Каждая сторона, произнося правильные слова, стремится выиграть время и овладеть обстановкой. В период мирных переговоров начинается наступление Чернецова, а разумное желание Голубова и Мелехова не проливать кровь пленных казаков наталкивается на безрассудную жестокость Подтелкова, расстрелявшего и порубавшего офицеров (натурализм этого эпизода, как всегда в "Тихом Доне", свидетельствует о неприятии автором крови.)

Композиционным принципом построения пятой-седьмой частей романа становится антитеза: мирная трудовая жизнь, круговорот природы, любовь - война, смерть, жестокость воюющих сторон. Описания грубого разгона красными Малого войскового круга -так или иначе, но избранного казаками и отражающего их мнения; крутые суды и расправы ревтрибуналов, расстреливающих простых казаков; сцены бесчинства разложившихся красногвардейцев в хуторах и станицах соседствуют с рассказами о работе военно-полевых судов войска Донского, о расстрелах и розгах, о порубанных с особой жестокостью красных.

Мастерски показывает писатель трагедию разрушения единства народа. Не имеют друг к другу особых претензий и вполне мирно общаются простые казаки - победители и пленные. Тем более страшно завершается эта глава: списком казненных. Столь же страшным и бессмысленным окажется список расстрелянных заложников хутора Татарского в главе XXIV шестой части романа.

Жестокость вызывает ответную жестокость. Все натуралистичнее становятся сцены убийств. В них участвуют уже и мирные жители. Особенна страшна сцена убийства Дарьей своего кума Ивана Алексеевича Котлярова. Злоба и месть распространяются на семьи воюющих, на стариков и детей. Отвратительны садистские наклонности палача Митьки Коршунова, вырезавшего всю семью Кошевых. Но не менее гнусны и "подвиги" самого Кошевого, убившего деда Гришаку и спалившего множество домов своих врагов. "Они одной цены, что, скажем, свояк мой Митька Коршунов, что Михаил Кошевой", - справедливо считает Григорий Мелехов. "Все мы душегубы", - оправдывается Кошевой. И в его словах самая большая трагедия гражданской войны.

Однако - и в этом проявляется вера художника в добрые чувства народа - растет и противоположная тенденция. Ее выразителями в романе выступают в первую очередь женщины, матери. "Замирения" требует мать троих казаков. "Чисто побесились люди, - отчитывает Григория старуха. - Вам, окаянным, сладость из ружьев палить да на кониках красоваться, а матерям-то как? Ихних сынов-то убивают, аи нет? Войны какие-то напридумали..."

Ей в другом месте романа вторит "высокая черноглазая старуха, со следами строгой иконописной красоты на увядшем лице: - И небось из вас мать есть, и небось как вспомнит про сына, что он на войне гибнет, так слезьми и обольется... Блеснув на поздоровавшегося Григория жёлтыми белками, она вдруг злобно сказала: - И таких цветков ты, ваше благородие, на смерть водишь? На войне губишь?".

Сердобольные бабы не одобряют убийств пленных. Величественная и дородная старуха, мать троих погибших казаков, спасает чернявенького красноармейца, а в ответ на его благодарность заявляет: "Не мне кланяйся, Богу святому! Не я одна такая-то, все мы, матери, добрые. Жалко ить вас, окаянных, до смерти!". В простых словах этой казачки неизбывная вера в добро, в то, что сегодня называют христианскими и общечеловеческими ценностями.

Не только персонажи, но и сам писатель не приемлет смерть, утверждает неповторимость человеческой жизни и её значимость безотносительно к тому, в каком политическом стане оказался человек. Именно об этом лирический монолог автора о гибнущих на гражданской войне сыновьях и их матерях. "Чем бы не жить дома, не кохаться? - говорит Шолохов об уходящих на защиту Дона от коммунистов молодых казаках. - А вот надо идти навстречу смерти... И идут". Когда тело убитого казака привезут домой, "встретит его мать, всплеснув руками, и долго будет голосить по мертвому, рвать из седой головы космы волос. А потом, когда похоронят,...станет, состарившаяся, пригнутая к земле материнским неусыпным горем, ходить в церковь, поминать своего "убиенного" Ванюшу или Семушку". Таким же сочувствием проникнут рассказ писателя теперь уже к уральскому пареньку, погибшему "за Советскую власть, за коммунизм" на Дону. "И где-либо в Московской или Вятской губернии... горючей тоской оденется материнское сердце, слезами изойдут тусклые глаза, и каждодневно, всегда, до смерти будет вспоминать того, которого некогда носила в утробе, родила в крови и бабьих муках".

Проклятьем войне вообще, гражданской войне в частности, звучат завершающие строки авторского лирического отступления: "Шла полусотня дезертировавшей с фронта... пехоты. Шла по песчаным разливам бурунов, по сиявшему малиновому красноталу... Заходило время пахать, боронить, сеять; земля кликала к себе, звала неустанно день и ночь, а ту надо было воевать, гибнуть на чужих хуторах...".

"Земля звала" - эти слова повторяются в эпопее с завидным постоянством, утверждая приоритет жизни над смертью, созидания над разрушением.

Даже Лагутин и Подтелков накануне своей гибели увлеклись картиной мирной жизни - игрой бычка и коровы. Даже Кошевой потянулся было к хозяйству (увы, ненадолго). Об окончании войны мечтает и начальник штаба повстанцев Копылов, и когда-то непримиримые старики ("устали воевать"), и молодые казаки ("набрыдло"), "Не хватит кровицу-то наземь цедить", - высказывает всеобщее мнение Прохор Зыков.

Народную правду выражает в восьмой, заключительной части романа старик Чумаков: "Вы все свои люди и никак промеж собой не столкуетесь. Ну, мыслимое ли это дело: русские православные люди сцепились между собой, и удержу нету... Пора кончать".

Гибель белого движения на Дону писатель прямо связывает с изменением политики советской власти по отношению к казачеству. Казаку дали возможность трудиться на земле, налаживать быт, растить детей. И хотя нет в лавках обещанных товаров, хотя существует недовольство продразверсткой, восстания больше не будет. И дело не столько в репрессиях (казаков до смерти не напугаешь), сколько в том, что, как говорит Прохор Зыков, "наголодался народ по мирной жизни,: пашут и сеют, как, скажи, каждый сто годов прожить собирается!". "Казаки нас не дюже привечают", - вынужден признать глава банды Фомин после неудавшейся попытки поднять народ, "Погибели на вас нет", - пришлось услышать ему от казачки-вдовы. Бегут из банды и рядовые казаки.

После всех волнений, завихрений, катаклизмов утихает Тихий Дон, возвращается в спокойное, величественное течение жизни. Эпос народной жизни потому и эпос, что он целен и так же вечен, как вечна сама жизнь.

Иное дело отдельный человек, личность, герой эпического произведения. Оказываясь в стремнине истории, на стрежне жизни, он принимает на себя всю её тяжесть. Страшное противоречие между вечным, эпическим - и временным, преходящим придает его жизни трагический и одновременно героический характер, делает любимым героем читателей многих поколений, в той или иной мере тоже ощущающих себя в этом потоке. Эпических героев в мировой литературе не так уж и много: Одиссей, Христос, Гамлет, Лир, Дон Кихот, Фауст, Болконский, Безухов, князь Мышкин. К ним, бесспорно, относится и Григорий Мелехов,

В критике до сих пор не прекращаются споры о сущности трагедии Григория Мелехова. На первых порах преобладало мнение, что это трагедия отщепенца. Он, мол, пошел против народа и потому растерял все человеческие черты, стал одиноким волком, зверем. Здесь все неверно. Отщепенец не вызывает сочувствия - над судьбой Григория плакали (по воспоминаниям очевидцев) даже те, кто в рядах Красной Армии громил белое движение и беспощадно расправлялся с реальными Мелеховыми. Да и не стал Григорий зверем, не потерял способности чувствовать, страдать, не потерял желания жить.

Григорий путается не из-за того, что он собственник, а из-за того, что в каждой из воюющих сторон не находит абсолютной нравственной правды, к которой он стремится с присущим русским людям максимализмом.

С первых страниц Григорий изображается в повседневной созидательной крестьянской жизни: на рыбалке, с конем у водопоя, в любви, несколько позже - в сценах крестьянского труда. "Ноги его уверенно топтали землю", - подчеркивает автор. Мелехов слит с миром, является его частью. Но то отнюдь не бездумное слияние, не "роевая жизнь". В Григории необычайно ярко проявляется личностное начало, русский нравственный максимализм с его желанием дойти до сути, не останавливаться на половине, не мириться ни с какими нарушениями естественного хода жизни.

Женитьба на нелюбимой, эта едва ли не единственная уступка Григория ложному "порядку жизни", не смогла заставить его отказаться от самого себя, от естественного чувства. Даже брату не простил Григорий насмешки над своей любовью: чуть не убил Петра вилами. Невозможность подчиниться догматическим "правилам", насилующим жизнь, заставила Гришку бросить хозяйство, землю, уйти с Аксиньей в имение Листницких конюхом. Так, показывает Шолохов, социальная жизнь нарушила ход жизни естественной. Так впервые герой оторвался от земли, от истоков. "Легкая сытая жизнь, - утверждает писатель, - его портила. Он обленился, растолстел, выглядел старше своих лет". Но слишком крепко в Григории народное начало, чтобы не сохраниться в его душе. И стоило Мелехову во время охоты оказаться на своей земле, как весь азарт погони за волком пропал, а в душе встрепенулось вечное, главное чувство.

Эта пропасть между стремлением человека к созиданию и разрушительными тенденциями эпохи расширилась и углубилась на первой мировой войне. Верный долгу и своей активной натуре, Григорий не может не отдаваться целиком бою. Он взял в плен трёх немцев, сообщает Шолохов, отбил у врага батарею, спас офицера и своего соперника Степана Астахова. Свидетельства его мужества - четыре Георгиевских креста и четыре медали, офицерское звание. Но чем больше он углубляется в военные действия, тем больше тянет его к земле, к труду. Во сне он видит степь. Сердцем он с любимой и далёкой женщиной. А душу его гложет совесть: "Знал, что трудно ему, целуя ребёнка, открыто глянуть в ясные глаза; знал Григорий, какой ценой заплатил за полный бант крестов и производство" в офицеры.

Революция вернула Мелехова к земле, к любимой, к семье, к детям. И он всей душой встал на сторону нового строя. Но та же революция своей жестокостью с казаками, своей несправедливостью к пленным, да и к самому Григорию вновь толкнула его на тропы войны. То ли авторской проницательной подсказкой, то ли потаенной внутренней мыслью самого персонажа звучат слова: "Отдохнуть бы Григорию, отоспаться! А потом ходить по мягкой пахотной борозде плугарем, посвистывать на быков, слушать журавлиный голубой трубный клич, ласково снимать со щек наносное серебро паутины и неотрывно пить винный запах осенней, поднятой плугом земли".

Усталость и озлобление ведут героя к жестокости, высшим проявлением которой становится натуралистическая сцена убийства Мелеховым матросов. Именно после неё Григорий катается по земле, в "чудовищном просветлении" осознавая, что далеко ушёл от того, для чего был рожден и за что сражался.

"Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый", - признается Григорий. Тревогой, тяжелыми предчувствиями окрашены многие страницы VI части романа: "Все Обдонье жило потаенной придавленной жизнью... Мгла нависла над будущим"; "круто завернула на повороте жизнь: обложили контрибуцией богатые дома, начались аресты, расстрелы". Как же это воспринимают сами казаки? "Ты гляди, как народ разделили гады! Будто с плугом проехались: один - в одну сторону, другой - в другую, как под лемехом. Чертова жизня и время страшное! Один другого уж не угадывает...". "Народ стравили", - подумает Григорий о происходящем. "Набычился народ, осатанел", - добавит от себя автор. Он никому не прощает жестокости: ни Подтелкову, зарубившему Чернецова и приказавшему зарубить ещё 40 пленных офицеров, ни Григорию Мелехову, зарубившему пленных матросов, ни Михаилу Кошевому, убившему Петра и деда Гришаку, сжегшему курени в хуторе, ни Митьке Коршунову, который "всю семью Кошевого вырезал". "Народ стравили", - вспоминаем мы, когда читаем о казни командира отряд Лихачева, захваченного повстанцами. Дальше было все как в тягчайшем тумане.

Резко обострились отношения Григория с друзьями - Кошевым и Котлеровым. Показательна сцена ночного спора в исполкоме, куда Григорий "по старой дружбе пришел погутарить", поговорить о том, что у него "в грудях накипело". Спор оказался резким, позиции - непримиримыми. Котлеров бросил в лицо Григорию: "...чужой ты стал. Ты советской власти враг!.. Казаков нечего шатать, они и так шатаются. И ты поперек дороги нам не становись. Стопчем!.. Прощай!" Штокман, которому стало известно об этом разговоре сказал: "Мелехов хоть и временно, а ускользнул. Именно его надо бы взять в дело! Тот разговор, который он вёл с тобой в исполкоме, - разговор завтрашнего врага... Или они нас, или мы их! Третьего не дано..." Так определяли свою линию те, кто утверждал Советскую власть на Дону.

Эта встреча по существу обозначила поворотный момент в судьбе Григория Мелехова. Шолохов так определяет его значимость: "Григорий шел, испытывая такое чувство, будто перешагнул порог, и то, что казалось неясным, неожиданно встало с предельной яркостью... И от того, что стал он на грани в борьбе двух начал, отрицая оба их, родилось глухое неумолчное раздражение". Вступившись со всей присущей ему энергией за интересы рядовых тружеников и потому став одним из руководителей Вешенского восстания, Григорий убеждается, что оно не принесло ожидаемых результатов: от белого движения казаки страдают так же, как до этого страдали от красных. "Народ стравили", - разве эти слова не о том, как убивали 25 коммунистов во главе с Иваном Алексеевичем Котлеровым: "Конвойные били их, согнав в кучу, как овец, били долго и жестоко". И ещё одна казнь - Подтелкова и его отряда. Этот эпизод дается в таком обрамлении: "На край хутора густо валили казаки и бабы. Население Пономарева, оповещенное о назначенной на 6 часов казни, шло охотно, как на редкое веселое зрелище. Казачки вырядились будто на праздник; многие вели с собой детей... Казаки, сходясь, оживленно обсуждали предстоящую казнь". И после казни: " А в Пономареве все ещё пыхали дымками выстрелы: вешенские, каргинские, боковские, краснокутские, милютинские казаки расстреливали казанских, мигулинских, раздорских, кумшатских, балкановских казаков".

Отвергая насильственную смерть, Шолохов не раз скажет о противоестественности подобных ситуаций; и во всех случаях предельной жестокости он противопоставит гармонию вечного бескрайнего мира. В одном эпизоде символом этого мира станет берёзка, на которой "уже набухли мартовским сладостным соком бурые почки", С чёрными лепестками почек на губах умер Лихачев. Выразителен и финал 2-ого тома. На Дону полыхает гражданская война, погиб и красноармеец Валет, похоронили его яблоновские казаки, а через полмесяца какой-то старик поставил на могильном холмике деревянную часовенку. "Под треугольным навесом её в темноте теплился скорбный лик божьей матери, внизу на карнизе навеса мохнатилась черная вязь славянского письма:

В годину смуты и разврата Не осудите, братья, брата.

Старик уехал, а в степи осталась часовня горюнить глаза прохожих и проезжих извечно унылым видом, будить в сердцах невнятную тоску". А в мае возле часовни бились стрепета, "бились за право на жизнь, за самку, за право на любовь, на размножение", и тут же, возле часовни, положила самка стрепета 9 дымчато-синих яиц и села на них.

Мир не пришел на Дон, зато возвратились офицеры-дворяне, презирающие рядового казака и мечтающие о новых походах. Не за разжалование с полковничьей должности оскорбился Мелехов, а за хамское к нему и ему подобным отношение генерала Фицхелаурова, за возврат всего, что унижало казака-крестьянина. Не может пережить русский человек Григорий Мелехов и приход на его землю высокомерных иностранных оккупантов. Впрочем, чуждо ему и чувство национальной исключительности: с глубоким уважением относится Григорий к англичанину-механику с трудовыми мозолями на руках. Свой отказ от эвакуации за море Мелехов предваряет утверждением о России: "Какая бы ни была мать, а она родней чужой".

И вновь спасением для Мелехова становится возврат к земле, к Аксинье и - что очень важно - к детям, любовь которых возбудила в нем ответное чувство. Насилие вызывает в нем отвращение, и он то отпускает из тюрьмы родственников красных казаков, то загоняет до смерти лошадь, чтобы успеть спасти от гибели Ивана Алексеевича и Мишку Кошевого.

Критики давно отметили, что, перейдя к красным в последние годы гражданской войны, Григорий стал, по словам Прохора Зыкова, "весёлый и гладкий". Но осталось незамеченным то немаловажное для писателя обстоятельство, что полк Мелехова не сражался со своими, а находился на польском фронте.

Идеал Григория подробно очерчен писателем в заключительной, восьмой части романа эпопеи: "Он ехал домой, чтобы в конце концов взяться за работу, пожить с детьми, с Аксиньей... Григорий с наслаждением мечтал о том, как снимет дома шинель и сапоги, обуется в просторные чирики, по казачьему обычаю заправит шаровары в белые шерстяные чулки и, накинув на теплую куртку домотканый зипун, поедет в поле. Хорошо бы взяться руками за чапиги и пойти по влажной борозде за плугом, жадно вбирая ноздрями сырой и пресный запах взрыхленной земли, горький аромат порезанной лемехом травы".

Однако и этой мечте Григория не суждено было сбыться. Михаил Кошевой, этот фанатик революционного насилия, спровоцировал Григория на побег из дома, от детей, Аксиньи. Он вынужден прятаться по хуторам, примкнуть к банде Фомина. Жажда жизни, столь сильная в Мелехове, не может заставить его добровольно идти под расстрел, а отсутствие другого выхода гонит на явно неправое дело. Шолохов передает это раздвоение героя, заставив Григория сперва любоваться цветущим тюльпаном, "сохранившим в складках радужные капли утренней росы", а затем заметить, что во время движения конницы Фомина, к которой принадлежит и сам Григорий, "срезанные лошадиными копытами, во все стороны летели, словно крупные капли крови, пунцовые головки тюльпанов. Григорий... посмотрел на эти красные брызги и закрыл глаза. У него почему-то закружилась голова и знакомая острая боль подступила к сердцу".

Всё, что осталось у Григория к концу романа, - это дети, земля-матушка (Шолохов трижды подчеркивает, что боль в груди Григорий лечит, ложась на "сырую землю", подобно героям русского фольклора и античного мифа) и любовь к Аксинье. Но и это немногое ещё уходит с гибелью любимой женщины. "Черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца" - эта поразительно точная в психологической насыщенности деталь - характеризует силу чувства Григория и степень ощущения им потери. "Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть, - пишет М. Шолохов. - Остались только дети. Но сам он все ещё судорожно цеплялся за землю, как будто и на самом деле изломанная жизнь его представляла какую-то ценность для него и для других".

В этой тяге к жизни нет личного спасения Григория (не зря писатель подчеркнул, что Мелехов попрощался с Аксиньей, "твердо веря в то, что расстаются они ненадолго"), но есть утверждение идеала жизни. В финале романа, когда оживает жизнь, Григорий бросил в воду винтовку, наган, патроны, вытер руки, "перешел Дон по синему ... мартовскому льду, крупно зашагал к дому... Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына..."

Критика долго и много спорила о дальнейшей судьбе Мелехова. Советские литературоведы утверждали, что теперь-то Мелехов вольётся в социалистическую жизнь. Западные критики дружно твердили, что на следующий день мятежный казак будет арестован, а затем казнен. Шолохов своим открытым финалом оставил возможность для обоих путей. Да это и не имеет принципиального значения, ибо в финале романа утверждается то, что составляет суть гуманистической философии главного героя романа, автора, народа, человечества в XX веке: "под холодным солнцем" сияет огромный мир, продолжается жизнь, воплощенная в символической картине ребенка на руках у отца. Образ ребенка как символа вечной жизни присутствовал уже во многих "Донских рассказах" писателя, им завершается "Судьба человека".

Характеризуя свой замысел образа главного героя "Тихого Дона", М. Шолохов писал: "Я хотел рассказать об обаянии человека в Григории Мелехове, но мне это до конца не удалось". Не удалось, как нам представляется, не из-за отсутствия мастерства (писатель отлично понимал, какого масштаба фигуру он создал), а из-за того, что в нем человеческий дух поднимался до вершин совершенства и опускался до глубин отчаяния и опустошения. Путь Григория Мелихова к идеалу истинной жизни - это трагический путь отрешений, ошибок и потерь, который был пройден всем русским народом в ХХ веке.