2.2. Основные особенности метода "деконструкции" Ж.Деррида.

а) Метод "деконструкции" в сравнении с методами "Abbau" и "Destruktion". В своем наименовании метода Деррида отталкивается от методов Гуссерля и Хайдеггера. "Если вы хотите услышать самое краткое определение усилия, заложенного в этом методе, то это постхайдеггерианство и антихайдеггерианство одновременно."(1,8) Деррида разделяет вместе с великими немецкими философами главное: нерефлексивность, позитивность, направленность на реконструкцию. Фундаментальные отличия вряд ли могут быть обнаружены. Однако, Деррида критикует и феноменологическую редукцию, и хайдеггеровскую интерпретацию метода, направленного на поиск смысла Бытия. Деррида полагает, что несмотря на деструкцию традиционной метафизики, Хайдеггер остается верной этой традиции только лишь выявляя её основные принципы. Хайдеггеровская деструкция метафизического понятия времени в "Бытии и времени" не удовлетворяет Деррида по причине того, что немецкий мыслитель заимствует понятие времени некритически из самого дискурса метафизики, метафизические ресурсы которого он и использует для критики "наивного" понятия времени. И в этом нет ничего невозможного, поскольку всякий текст метафизики содержит внутри себя ресурсы, которые могут быть использованы для критики её понятий (как, например, "наивного" понятия времени). Поэтому любое понятие времени, которое мы бы захотели противопоставить общераспространенному в метафизике понятию времени, будет оставаться метафизическим, поскольку любое более фундаментальное или радикальное понятие времени принадлежит возможностям метафизической концептуальности. Таким образом, деструкция неминуемо обречена находится в границах метафизической лексики и грамматики. Исходя из этого, и феноменологическая редукция, и хайдеггеровская деструкция приводят лишь к ещё более фундаментальному понятию сущности того, что ими рассматривается. Всякое понятие сущности, которое сопровождает деструкцию, есть лишь более радикальное и изначальное понятие сущности, чем её наивный, онто-теологический эквивалент. Феноменология вообще, в гуссерлевской или в более глубокой хайдеггеровской форме, по определению есть методическое движение к сущности. Поэтому и регресс, и демонтаж, и деструкция - систематические движения к сущностям, систематический переход к ним.

Именно здесь и высвечивается разница в процедурах демонтажа, деструкции и деконструкции. Деконструкция разделяет с ними цель достижения "конечного основания" понятий. Однако эти основания более не будут являться сущностями, хотя и будут радикальными. По тем же основаниям, эти конечные причины больше не будут являться изначальными, первичными и, следовательно, операция деконструкции не должна быть феноменологической в строгом значении этого слова. Гуссерлевское Abbau предотвращает рефлексию, ибо последняя представляет методологическое понятие, принадлежащее традиции, демонтировав которую, появляется возможность достижения "жизненного мира" и трансцендентальных эгологических структур. Хайдеггеровская деструкция нерефлексивна, потому что совершает "поворот назад" к тому что никогда не присутствует, а конструируется в каждом моменте поворота. Деконструкция нерефлексивна ещё в более радикальной степени. Ресурсы и средства необходимые для достижения конечных оснований, которые ищет деконструкция, не являются позитивной частью метафизической концептуальности,а представлены в метафизике негативным образом. Конечные основания, которые достигает деконструкция, не есть часть грамматики и лексики метафизики, они, определенным образом, внешние по отношению к метафизике. По этой причине ни рефлексия, ни какое-то её более радикальное понятие и операция не способны открыть подобного рода основания, потому что рефлектировать можно только над тем, что имманентно Логосу.

б) Удвоенный характер операции "деконструкции". Деконструкция - попытка объяснения за счёт следов, инфраструктур (означивающих структур) различных противоположностей, несоизмеримых позиций, противоречий, различений внутри разнообразных дискурсов. Деконструкция является внутренней процедурой в границах текста, поскольку производство следов зависит от их настойчивого преобладания внутри текста.

Важно указать на то, что эта операция защищена тем, что стремится выйти за пределы метафизической концептуальности ( превзойти её границы), продолжая говорить языком этой традиции. Деррида писал: " нет смысла проводить деструкцию в отсутствии понятий метафизики с целью потрясти её основы. Мы не владеем языком, - синтаксисом и лексикой,- которые были бы чужды этой истории; мы не можем произвести ни одной пропозиции, которая бы уже не вкрадывалась в данную форму и логику."(Цит. по: 20, 113 ) Деконструкция неизбежно вовлечена в грамматику логоцентризма. Несмотря на то, что деконструкция заимствует свои понятия, критик должен ясно осознавать, что апории и несоизмеримости дискурса являются таковыми только потому, что понятия, заимствованные из дискурса метафизики, берутся некритически. Необходимо усвоить, что "деконструкция не состоит в переходе от одного понятия к другому, а заключается в преодолении и перемещении как концептуального порядка, так и внеконцептуального порядка, с которым концептуальный порядок тесным образом связан."(Цит. по:20,114 ) Важнейшим аспектом является и то, что "всякое понятие с необходимостью вписано в цепочку или систему, внутри которых оно соотносимо с другими понятиями за счёт систематической игры различий."( Цит. по:20,114 ) Деконструкция не может просто представлять сдвиг от одного понятия к другому, а поэтому следы более не являются понятиями. Однако эти следы, которые представляют собой результат деконструктивной операции, зачастую были обозначены словами или понятиями, которые принадлежат той традиции, которая и должна быть подвержена деконструкции. Исходя из этого, критики констатировали малую эффективность деконструкции с точки зрения возможностей её выхода за пределы метафизики.

Главное в деконструкции - понять тот способ, в котором старое понятие начинает обозначать нечто совершенно отличное от его предыдущего обозначаемого, и зафиксировать теоретический и практический эффект этого нового указания. Ж.Деррида определил причины по которым старое имя удерживается и сохраняется, чтобы указывать на инфраструктуры. Он назвал это "логикой палеомии"." В одном плане палеомия подразумевает использование старых слов, старых имен и звучаний. Мы не можем просто взять и стереть их, отказаться от их употребления, но мы вводим их в новый контекст и тем самым даем им новую жизнь."( 1,22)

Нужно отметить, что хотя деконструкция не ставит цели выйти за пределы дискурса метафизики к какому-то окончательному обозначаемому, старое имя всё же сохраняется, чтобы указать на то, что является внешним по отношению к этому дискурсу, то есть указать на порядок немыслимых структурных возможностей этого дискурса. Неименуемое, тем или иным путем, всё же представлено в дискурсе метафизики. Таких представителей этих неименуемых следов Деррида назвал "фантомами" или "духами". Как простые образы следов, эти представители показывают своё подчиненное состояние той логике, которую они не обосновывают. "Духи", представляющие исключенное из системы Другое, всегда конституируются внутри системы в тавтологической и симметричной форме как негативные ключи (le propre negatif) этой системы, то есть её Другое. В присутствии имен этих "фантомов" и схем следы исчезают по отношению к логике дискурса. Эти "духи" - лишь имена, в соответствии с которыми то, что превышает метафизическую концептуальность может быть названо внутри исторически ограниченного дискурса науки и метафизики.

Несмотря на то, что это старое имя (фантом) запускается в обращение, чтобы именовать это инфраструктурное Х, оно уже изначально указывает на нечто в целом совершенно отличное от него, но, тем не менее, оно связано с этим Х. Письмо - старое имя для такого инфраструктурного пучка возможностей. Деррида использует имя "письмо" в смысле "архэ-письма", поскольку это новое понятие он продолжает называть письмом, ибо оно существенным образом связано с общераспространенным понятием письма. Это "вульгарное" понятие могло быть исторически навязано только за счёт притворства архэ-письма и желания речи переместить своё другое и своего двойника, снимая всяческое различие. Письмо - фантомное имя для структурного Х, несмотря на то, что это Х совершенно отлично от того, что всегда обозначалось в качестве письма. Это имя отмечает подавление этого Х и, следовательно, указывает на существенную и неразрывную связь с ним.

Деконструкция заимствует свои имена, понятия из философии, чтобы именовать то, что невозможно именовать внутри её границ. Такая операция заимствования может выглядеть плагиатом. Однако это не так, ибо заимствованное понятие не только обозначает что-то совершенно отличное от того, что оно обозначало ранее, но также и предлагает стратегию изменения значения. Деррида требует поддержания старого имени для внедрения нового понятия. Он сохраняет классическое различение между именем и понятием. Имя с точностью не именует понятие, а скорее - систему предикатов, определяющих понятие. Принимая это в расчёт, можно сказать, что концептуальная структура центрирована на данном предикате. В связи с этим необходимо: 1) извлечь редуцированный предикативный след, ограниченный в данной концептуальной структуре, именуемый Х; 2) освободить, пересадить и экстраполировать извлечённый предикат. Необходимо трансформировать старое имя таким образом, чтобы оно начало указывать на то, что оно подавляет.

Таким образом, Деррида пытается развить гетерологию - негомогенный дискурс. Это может быть эффективно только если дискурс постоянно соединяется с теми силами, которые стремятся его уничтожить. Это происходит потому, что дискурс включает, вписывает внутрь своих границ нечто такое, что стремится его сместить, выбить из колеи и уничтожить; дискурс включает в себя возможность изменения и перемещения собственных границ. В этом и заключается гетерологическое измерение работ Деррида, являющееся препятствием в их понимании критиками, чьи дискурсы теологичны и гомогенны. Здесь важно подчеркнуть, что гетерологическое предприятие, стремящееся выбить дискурс из собственной колеи, не должно формировать противоположный дискурс, который исправляет какие-либо теоретические слабости традиционного дискурса и который вновь становится гомологичным. Деконструктивный дискурс отличается от такого рода дискурса тем, что явным образом принимает на себя груз критической ответственности, неослабевающую проблематизацию своего собственного статуса как дискурс, заимствующий свои ресурсы из наследства, необходимые для деконструкции самого этого наследства. "Внутри границ, за счёт окольного и всегда рискованного движения, постоянно рискуя обратно впасть в пределы того, что деконструируется... необходим тщательный выбор критических понятий, указание границ их эффективности; необходимо точно указать их внутреннее отношение к механизму, чью деконструкцию они допускают; и в том же самом процессе указать брешь, через которую может блеснуть неименуемое мерцание запредельного данным границам."( 19, 14 )

Трансгрессия - не есть попытка выхода во внешнюю сферу метафизики. Деконструкция не вводит в заблуждение какой-то иллюзорной возможностью простого выхода за пределы философии. Она пытается деконструировать саму оппозицию внутреннего и внешнего; сама операция, за счёт которой производится "внешнее" дискурса не может пониматься как переход от внутреннего к внешнему. Трансгрессия - перемещение границ. "Это не трансгрессия, если под этим понимается чистая и простая высадка за пределы метафизики, в том месте, которое также должно было быть, не будем забывать, прежде всего точкой пересечения языка и письма. Кроме того, даже в агрессиях и трансгрессиях мы соотносимся с кодом, к которому неумолимо привязана метафизика так, что каждый трансгрессивный жест вновь ограждает нас - как раз тем, что позволяет нам удерживать границу метафизики - внутри этой границы. Но благодаря работе, проделанной по обе стороны границы, внутреннее поле изменяется, а трансгрессия производится так, что последовательно нигде не присутствует в качестве fait accompli (свершившегося факта). То, что никогда не устанавливается внутри трансгрессии, никогда не может зажить где-нибудь в другом месте. Трансгрессия означает, что граница всегда в работе. "Мысль, которая ничего не означает", которая превышает значение и значение-как-осознание себя-говорящим, ставя их под вопрос - это мысль, заявленная в грамматологии, выражена прежде всего как мысль для которой не существует жесткой и несомненной оппозиции между внешним и внутренним. При завершении определенной работы, даже понятие избытка или трансгрессии могут вызывать подозрения."(1,83)

Деконструкция не может быть функцией субъективного желания или акта воли, имеющего целостное или абсолютное методологическое оправдание. Деконструктивная интерпретация происходит в манере радикального эмпиризма, поскольку не способна оправдать себя полностью. "Мы должны начать с того места, где бы мы ни находились,"- говорит Деррида. Однако утрата абсолютной начальной точки не означает, что начальный момент произволен или субъективен. Оправдание исходной позиции - "подчинение определенной исторической необходимости"(19,162). Или ещё: "насечка деконструкции может быть сделана только в соответствии с линиями силы и сил захвата, которые способны локализоваться в дискурсе, который должен быть деконструирован."(Цит. по: 20,82) И это общее движение силового поля не может быть исчерпано сознательным субъективным расчётом. Поэтому деконструкция связана с утратой критиком суверенитета, с его недоверием к самому себе, своей власти и своему словарю.

Отношение между вновь вписанным текстом и, так называемым, изначальным текстом не есть отношение между явным и скрытым, а, скорее - отношение между двумя палимпсестами ( пергамент, с которого снят первоначальный текст и нанесён новый). "Изначальный" текст сам есть палимпсест на, так называемых, "пред-текстах". "Чтение подобно тем многомерным картинам,которые открывают под эпидермисом последней картины другую скрытую картину того же самого художника или другого художника - не важно, когда испытывался недостаток в материале или ради создания нового эффекта использовалась субстанция старого холста или сохранялся фрагмент первоначального эскиза."(Цит. по: 20,397) Целое течение текста может быть стёрто и новое противоположное этому течению движение располагается на его месте. Деррида подчёркивает роль чистых пространств на страницах для создания игровой ситуации для означивающей практики; края текста - невоспринимаемые перемещения, которые обычно укрыты от глаз читающего.

Таким образом, деконструкция начинается внутри текста, который должен быть подвержен деструкции, с тщательной фокусировкой на тех следах внутри концептуальной структуры, которым в определенном историческом контексте была отведена вторичная роль. Письмо, например, и есть такое понятие внутри оппозиции речь/письмо. Первая фаза деконструкции - реверсия бинарных оппозиций. Это становится структурно необходимым жестом, ибо простая нейтрализация оппозиций, приводит к утрате области, которая должна быть деконструирована. Операция реверсии данной иерархии состоит не в возобновлении иерархии или самой субстанции ценности, а, скорее, - в трансформации ценности самой иерархии. Речь идет не о механическом переворачивании порядка или нейтрализации оппозиций, а - о переоценки понятия и структуры иерархии как таковой. Нужно особо подчеркнуть, что первая фаза деконструкции происходит внутри концептуальности, которая должна быть деконструирована. В "Позициях" Деррида говорит: "деконструировать оппозицию означает прежде всего опрокинуть ( renverser ) её."(Цит. по:20,121 ) Борьба с насилием насилием же. В "Грамматологии" это движение связано с установлением превосходства письма над речью. Однако, результаты этой реверсии должны быть перемещены ; над одержавшим победу термином (письмо) должна быть произведена операция "sous rature", он должен находится "под стёртым местом" в тексте. Критик должен предоставить место для вторжения нового "понятия", которое больше не будет мыслиться и пониматься в предшествующем режиме оппозиций. В нашем случае, это ситуация для письма внутри речи, захват всего пространства речи.

Вторая фаза деконструкции - перемещение, новое вписывание, надпись (инскрипция). Без неё первая фаза "не более чем шумное провозглашение антитезиса"(Цит. по:20,95) Для чего необходимо это перемещение или пересадка тех традиционных понятий, которые занимали привилегированное положение в первой фазе реверсии ? В связи с тем, что получившее новую привилегию в реверсированной концептуальной иерархии есть только "духи", "фантомы", поддельные образы того, что запредельно дискурсу метафизики, то деконструкция не может здесь быть остановлена. Только пересаживая их имена, значения которых они подавляют, деконструкция может быть полной. Именно этот шаг и производит понятия, изначально не услышанные в дискурсе метафизики, которые Деррида называет "философскими квази-понятиями" или "следами".

Вопрос остаётся: почему мы вообще должны переделывать и портить текст ? Почему нельзя допустить, что автор и его текст всегда подразумевает то, о чем он и говорит ? Почему возникает желание деконструкции ? Это - сложный вопрос. Возможно, что оно кроется в желании нового активного присвоения текста за счет показывания в нем того, чего он "не знает". Здесь появляется неожиданный эффект. Казалось бы, критик, в результате деконструктивной работы, должен становиться на твёрдую почву и, по крайней мере, "подразумевать именно то, что говорит". Критик обычно забывает, что его собственный текст с необходимостью самодеструктивен, всегда уже есть палимпсест. Критицизм сам должен быть открыт деконструктивному чтению. Критицизм не открывает "истину" литературы, точно так же как и сама литература не открывает таковой.

Делая текст неопределенным за счёт его "размещения в хаосе", деконструкция соблазняет этим хаотичным состоянием как наивысшей степенью свободы. Таким образом, дальнейшая деконструкция деконструирует саму деконструкцию, как с точки зрения поиска основания, так и с точки зрения получения удовольствия от безосновности. Именно поэтому деконструкция не может создавать позитивную науку. Возникает шизофрения "sous rature". Мы должны желать одного и тут же противоположного, и так до бесконечности. Не существует текста полностью деконструирующего или деконструрованного. Деррида готов признать невозможность оппозиции "не деконструированного/деконструированного". Все тексты подвержены деконструкции в тот момент, когда они устанавливаются и производятся. Хаос размещен в хаосе.

Две фазы деконструкции не предполагают их хронологической последовательности. Скорее всего, это может быть понято как систематически объединенная и удвоенная операция, одновременно отмечающая и отслеживающая непреодолимую разницу между этими двумя жестами. В этом смысле, Деррида говорит о грамматологии как удвоенной науки или удвоенной сцене. В работе "Позиции", отношение между этими фазами определяется в понятиях хиазматического удвоения или пересечения. Формой хиазма является определенный тип вилки, разветвления и пересечения. Определенный как хиазматический, удвоенный жест деконструкции появляется для того, чтобы фиксировать ассиметричность в процессе сообщаемости этих фаз. Ассиметричность предохраняет от какой-бы то ни было нейтрализации оппозиций. Хиазм - синтаксический параллелизм, инверсия во второй половине фразы: "Время жить и время умирать" и др. Это - крайне интересная форма; определенного рода серия пересечений, решетки, звукового врезания друг в друга. Однако это пересечение неравномерно; одна из её линий расширяет свою сферу влияния значительно дальше, чем другая, в результате чего они не могут быть смешаны друг с другом. Фактически, оба жеста деконструкции несоизмеримы. В то время как первая фаза разыгрывается внутри закрытой сферы метафизического дискурса, то вторая находится за её пределами. Оба жеста разыгрываются в разных областях. Второй момент деконструкции является гетерогенным по отношению к первому. Однако эти фазы участвуют друг в друге, что подчеркивает их тождественность (но не идентичность), немотря на их разницу. Эти жесты пересаживаются друг на друга в "одной", но непременно расщеплённой операции деконструкции. Хиазматическое отношение обоих жестов , характеризуемое структурной ассиметрией, нерефлексивно. Указанная ассиметрия обеспечивает новое вписывание и обоснование понятий метафизики в превышающей её сфере Другого. Пространство следов, пространство надписи занимает параллельное и ассиметричное положение по отношению к области традиционных понятий, хотя в целом оба порядка имеют теснейшую сообщаемость. Это происходит оттого, что следы были зафиксированы и демонстрировались в старых понятиях. Именно поэтому они непременно должны поддерживать точку опоры в этом концептуальном порядке, если они обладают способность эффективного вмешательства в него. С другой же стороны, в качестве открытой матрицы концептуальных различений, следы функционируют как основание их возможности. Однако же, в связи с тем, что эти следы подавлялись и существовали лишь в качестве резерва, они также и за счет своей универсальной силы определяют границы метафизических понятий, делая их, строго говоря, невозможными. Инфраструктуры делают нечто возможным, делая его невозможным. Деконструкция не просто разрушает метафизические понятия, а стремится показать каким образом эти понятия получают свою возможность из того, что, в конечном счёте, делает их невозможными. След и существует в перспективе этой двойственной задаче. Следы не имеют стабильного положения и определенности формы; пространство которое они занимают, пространство надписи выводит в неисчерпаемую область значений.