Итог нашего рассмотрения таков. Категория материя/форма в логическом смысле есть реальность в структуре нашего рассудочного мышления в том плане, что, имея дело с мыслимыми и явленными вещами и событиями любой онтологической природы (то есть физические, или социальные, или духовные), мы имеем склонность и возможность осуществить дискурс о них, направленный на то, из чего данная вещь (или событие) состоит, складывается, возникает, или /и/ на то, каким способом связано между собой то, из чего она состоит.

Онтологический аспект рассмотрения -- усмотрение этих двух сторон в "реальном мире", "в бытии". Логический аспект - рассмотрение категории как способа (формы) нашего мышления.

Для физической вещи ее материей могут быть ее физические же части, причем (в полном согласии с Аристотелем), взятые на различных уровнях. Например, кусок органической ткани состоит из клеток. Клетки на этом уровне≈материя ткани. Сами клетки состоят из различных составляющих - оболочка, протоплазма, ядро и т.д. Это - материя клетки, но также и материя ткани, только более глубокого уровня. Это все еще биологическая материя. Но органы клеток состоят из молекул - частично органических, частично не органических. Поскольку они составляют одно поле взаимодействия -- это также материя органов клетки, материя самой клетки и материя ткани. Молекулы состоят из атомов и разного рода их групп. Это - материя молекул. Это уже не биологическая, а химическая /физическая/ материя. Из этого примера видно, что понятие материи онтологически относительно. Именно эта онтологическая относительность создает возможность задать более абстрактный логический смысл: материя - то, из чего.

Форма в онтологическом смысле это, прежде всего, активно-определяющее начало всякой явленной и мыслимой вещи. Форма ближайшим образом определяет, чем является вещь, какой она является. В ней выражается качественность вещи, ее чтойность.

Аристотелевское понимание формы как облика - субъективистское, оно отнесено к человеческому восприятию, а не к самому предмету. А надо ее отнести к предмету. Тогда внешняя форма определится как объективная организация внешних границ физической вещи, то есть мест, вступающих в контакт с другими вещами.. В эту организацию непременно войдет "оболочечная" функция формы - функция "удержания" вещи самой в себе /не путать с функцией действительной оболочки, например, шкурки апельсина, которая является его материальной частью, то есть должна быть отнесена к материи/. Ничто не мешает этой форме быть подвижной, изменчивой, если сохраняется ее континуальность, топологическая целостность, как у облака, или некоторая мера ее изменения как в случае с кувшином. Когда эта граница разрушена, тогда данная вещь перестает быть и как таковая и как представляющая свой вид. Если облако, столкнувшись с другим, сольется с ним, то перестанет быть. Так же и кувшин лишь в рамках определенной меры формальных признаков остается кувшином. Если "пузатый" медный кувшин распилить пополам по средине "пуза", нижняя часть превратится в чашу, а верхняя в нечто, не имеющее ни названия, ни функционального назначения. То есть внешняя форма физических вещей - это внешне проявляющаяся пространственная организация, и дело не в том, как мы ее видим, а в том, как вещь благодаря этой организации взаимодействует с другими и сохраняется как таковая. На поверхности с легким наклоном кубик неподвижен, а шар катится. Это целиком определяется именно внешней формой в указанном смысле. Биохимики показали, что чем больше форма молекулы при данной массе отклоняется от сферической, тем больше коэффициент трения в движениях молекул в массе вещества (например, в клетке). Приведем чуть более конкретный пример из весьма важной области - сферы живого вещества. Биохимик Л. Страйер пишет:

"каждый из белков имеет четко определенную трехмерную структуру ...будучи развернутыми или уложенными случайным образом, полимерные цепи лишены биологической активности. ....Функциональные свойства белков определяются их конфигурацией, то есть пространственным расположением атомов" /Страйер Л. Биохимия,. т. 1---М., 1984, с.32 /

Онтологическое значение формы еще более глубоко раскрывается в том положении, что форма определяет не только некоторую конкретную, законченную ограниченную вещь, но и целые области бытия. Это достаточно основательно показано относительно жизни в целом, жизни как биосе. Современная биохимия показала, что как в возникновении жизни, так и в ее функционировании (протекании) большую роль играют такие моменты формы, как стереохимизм, асимметрия, только благодаря которым и возможен морфогенез, то есть формирование органов живого тела, требующее систематической "смены направления" или молекулярной логики. Жизнь базируется на хиральности (зеркальной несовместимости молекул). Так называемые энантиоморфные молекулы отличаются тем, что при полной тождественности набора атомов и связей между ними, они отличаются взаимной зеркальностью, то есть бывают правыми и левыми. Это является источником активности и совместно с диссиметрией формирует направленный асимметричный синтез, в котором осуществляется морфогенез. Ясно, что и стереохимизм, и дисимметрия, и хиральность - чисто формальные определения молекул живого вещества, именно эти моменты формы, собственно, и делают его живым, вызывая к действительности огромный и специфический слой бытия.

В логическом аспекте материя и форма взаимопредполагающие друг друга понятия, не имеющие смысла друг без друга. Они определяются взаимно: материя - это то, что формой определяется как нечто, форма это то, что, материализуясь, приобретает наличное бытие как вещь. Важнейшая черта логического аспекта состоит в том, что материя и форма логически взаимно относительны. Рассматривая какое-нибудь нечто, нельзя (в логическом смысле) сказать, какая его сторона - материя, а какая - форма. С логической точки зрения вопрос поставлен неверно. Правильно спросить так: будем считать вот это - материей, как тогда определится форма? Или: будем считать вот это - формой, как тогда определится материя этого нечто? Требуется некоторое усилие, чтобы принять такую позицию, так как обыденное сознание довольно определенно видит (особенно в физических вещах), что - материя, а что - форма. Мы не называем формой стола его деревянность, а называем прямоугольность, "четырехногость" и т.п. Но это только потому, что мы привыкли на уровне обыденности рассуждать онтологически, в контуре вещности. Философская рефлексия требует отвлечься от этого контура. Вспомним, что материя может выполнять функцию формы и, значит, быть формой. Вспомним также, что форма выражает качественность вещи. Если мы берем стол в качестве некоторой функции (сидения за ним), то, конечно, его качественность определяется соотношением его частей, это -- форма. Но если мы этот стол сравниваем с другим, совершенно тождественным по устройству, но металлическим, то тогда качественность определяется именно материалом, то есть деревянностью и металличностью, то есть именно это можно считать формой. Но тогда - что будет материей? Материей будет совокупность функций, стол, в функциональном смысле "состоит" из них, как в вещественном смысле состоит из дерева или металла.

Обыденное сознание систематически относит форму к разряду свойств, так же как и материю. На вопрос "какой?" (типичный вопрос о свойстве) мы отвечаем, например, "круглый" или "деревянный", то есть, указываем на "круглость" (форма) и на "деревянность" (материя) как на свойства вещи. Правомерно ли такое словоупотребление с точки зрения существа дела? Свойства - это возможности вещи обнаружить себя в каком -то отношении. Во взаимодействиях (в том числе с субъектами) вещь обнаруживает и свою форму и свою материю. Но тут есть проблема. Вещь как наличная, то есть, материализованная форма, есть действительность. А свойство есть возможность. Как сочетать эти два определения? Гегелевское понятие содержания разрешает парадокс. В эмпирическом смысле содержание есть не что иное, как неопределенное множество свойств (то есть возможностей воздействия и взаимодействия). Оно реализуется также в функциях (для вещей созданных человеком с какой-либо целью) и в смыслах (для вещей духовных). Свойства, функции и смыслы образуют содержание, которое в логическом отношении есть истина формы и материи, то есть их снятое внешнее единство.

Таким образом, взятые в абстракции, материя и форма суть свойства, а их тождество (содержание) есть фундамент всех как проявленных, так и не проявленных (эзотерически сущих) свойств вещи.

Решая какую-либо познавательную задачу, касающуюся чего угодно, мы имеем возможность рассмотреть изучаемое в аспекте категории материя/форма. При этом имеются три возможности такого рассмотрения. Во-первых, можно рассмотреть изучаемое нечто как материальное, его материю. При этом надо помнить об относительности материи. Необходимо четко задать уровень абстракции, на котором идет рассмотрение. Во-вторых, в соответствии с заданным пониманием материи вещи, рассмотреть форму вещи. Оба эти рассмотрения, конечно, будут весьма абстрактными, поэтому всегда надо ясно ставить цель такого абстрагирования. В-третьих, в той же плоскости абстракции можно рассмотреть содержание, то есть совокупность свойств, функций и смыслов.

"только благодаря безотчетной тяге к порядку мы противимся этим чарам и отчаянно цепляемся за идею, что наше дело - порядок, наперекор всему" / /Рикёр Т.1, с.88/.

Не вдаваясь в обсуждение проблемы очарования бесформенным, обратим внимание на положение, что порядок обеспечивает форма. Мысль кажется довольно бесспорной, но понятие "форма" употребляется здесь не в категориальном смысле, а в совершенно обыденном. В категориальном смысле ничего бесформенного вообще не существует. Уже Аристотель, а затем и Гегель показали, что бесформенное, то есть лишенное формы, это только абстракция, называемая материей. Все реально существующее имеет форму. То, что мы в обыденной жизни называем "бесформенным" - это действительно беспорядок, но обязательно имеющий форму беспорядка. Фраза "придать форму бесформенному" в категориальном отношении бессмысленна, так как бесформенного не существует (кроме хаоса, о котором следует сказать особо). В частности и нарратив не формирует, не придает форму, а формируется, становится сразу как нечто оформленное. Об этом ведь говорил еще Аристотель: "форму никто не создает и не производит, но вносит ее в определенный материал, и в результате получается вещь, состоящая из формы и материи" (с.144). Нарратив тоже является такой вещью. Разумеется, автор создает рассказ из материала, существующего в обыденном смысле бесформенно, но категориально - в другой форме, к тому же, нам не известной, так как он хранится на уровне бессознательного в памяти.

"Гармоничность рассказа не должна быть чрезмерной. Построение интриги никогда не бывает триумфом "порядка". Даже парадигма греческой трагедии отводит место пертурбациям, peripeteia, то есть случайностям и превратностям судьбы" /там же, с. 89/.

Действительно, Аристотель в своей миметической концепции трагедии полагает это необходимым. Но означает ли включение peripeteia нарушение порядка рассказа и, тем более, формы? Что касается формы, очевидно, что ответ должен быть отрицательным. Что касается порядка, то ответ зависит от того, что понимать под порядком. Справедливо, что порядок нарушается случайностью. Но не порядок вообще, а данный порядок! Случайность нарушает некоторую мягкую необходимость, которая и представляет некоторый конкретный порядок. Форма, сопряженная с материей, здесь вообще не причем.

Понятие порядка само требует специального рассмотрения. На обыденном уровне мы имеем некую интуицию /точнее, ретенцию/ порядка. Попробуем смоделировать содержание этой ретенции. Во-первых, очевидно, что в ретенцию порядка входит представление о множестве вещей или событий, которое обладает порядком или находится в беспорядке. Естественно обратиться к теории множеств, где понятие упорядоченности вводится наиболее абстрактным и строгим образом. Вполне упорядоченное множество - это множество, в котором элементы составляют некоторую последовательность, образованную жестким отношением, которое и определяет порядок. Но для нас такое теоретическое представление является поризмой, которая открывает путь конкретизации идеи применительно к иным ситуациям оценки пары порядок/беспорядок. Представим себе комнату со столом и стульями, расставленными, по нашему мнению, "беспорядочно". Но означает ли, что эта ситуация не имеет формы, что она бесформенна? Конечно, нет. Тут есть материя /то, из чего, в данном случае - стол и стулья/ и форма /то, как - их взаимное расположение, оно есть и оно конкретно/. Мы можем изменить эту форму, передвинув несколько стульев или стол, причем так, что "беспорядок" останется. Если мы передвинем стол к окну, поставим около него стул, а другие стулья поставим вдоль стен - такую ситуацию мы, пожалуй, назовем "порядком". Очевидно, что это - не единственно возможный порядок. Но все ситуации порядка должны отвечать сформулированной выше поризме, в каждом случае должно быть некоторое жесткое отношение - принцип упорядочения. Мы ощущаем нечто как порядок, когда улавливаем некую телеологическую логику расположения частей в целом и наблюдаем элементы симметрии. Это значит, что в идее порядка есть объективный момент /основное отношение, симметрия/, и есть субъективный момент /телеологическая логика/, то есть организация множества для какой-то цели.

Этот пример свидетельствует, что и философы грешат подменой отрефлексированных понятий обыденными идеями.

Напомним одну уже высказанную важную идею. О категориях можно говорить на трех уровнях абстракции: как они существуют в качестве некоторой объективности, как возникают соответствующие понятия и как возникает рефлексия этих понятий в философии. Последнее мы сделали уже как относительно категорий вообще, так и относительно категории материя/форма. Первое находит свое решение в утверждении, что категории суть некоторые повороты самого бытия к нам как его свидетелям. А вот второе - это как раз наша общая задача, и теперь -- применительно к форме и материи специально.

Первое наше "видение" мира - созерцание, а первое в созерцании это вещь и ее "внешние" (точнее сказать - открытые нам непосредственно) свойства. Вот шар. Мы его видим и можем взять в руки и берем. Что нам дано непосредственно? Его цвет. Его шарообразность. Это для зрения. Его вес, шероховатость, или гладкость, плотность, твердость или мягкость - это для рук. Нам ничего не нужно, кроме самого этого контакта с шаром, чтобы иметь эти переживания, которые суть феномены нашего сознания в форме созерцания. Совсем иное дело, что шар "большой". Как будто бы это тоже свойство шара, но это не так. Шар, конечно, имеет некоторый размер (длину диаметра, объем). Но этот размер нами не переживается в качестве непосредственно данного, тем более его оценка - "большой". Чтобы дать такую оценку, мы должны были иметь дело или иметь идею другого шара, другого размера, меньшего. Значит для того, чтобы воспринять шар как большой, мы должны иметь опыт переживания разных шаров и у нас должны быть идеи "меньше" и "больше". Следовательно, это уже не факт созерцания, а факт мысли, и этот факт надстраивается над созерцаниями в многоступенчатой процедуре ее формирования. То же самое можно сказать о нашем восприятии шара как "деревянного". Это отнюдь не непосредственное созерцание, а мысль. Ясно, что исток идеи формы и материи должно искать не на этом уровне, а на первом - уровне созерцаний. Итак, где же он?

Ясно, что предпосылкой такой возможности является то, что Кант назвал трансцендентальным единством апперцепции, а у Гуссерля получило название ноэмы -- выделение вещи и ее свойств. Поэтому категория вещь/свойство, если только процесс формирования категориального строя имел место, является исторически первой. Исторически первой она является и в онтогенетическом процессе формирования сознания индивида. Феноменологически вещь обособляется не созерцаемыми свойствами, а границей. А внешняя граница и есть, как мы выше показали, внешняя форма, которая имеет, таким образом, абсолютное значение, так как она "дает вещи быть" (но теперь - не в метафизическом, а в феноменологическом смысле). Не будем забывать, что ведь "форма" это то же, что и "эйдос", то есть, по-русски - "вид". Вещь является тем, чем она видится, и видится тем, чем является. А она является как отдельная - в своих границах, то есть в своей форме. Таким образом, идея формы коренится в феноменологии выделенности вещи из фона. Эта выделенность вещи из фона есть факт созерцания, а не идея формы. Идея же появляется тогда, когда этой внешней границе было дано имя "вид" ("форма"). И если, как ранее было показано, форма это "то, как", то это -- "то, как организована внешняя граница, какой она придает вид вещи". Но здесь форма еще никак не соотнесена с материей. Как объективно это выглядит в феноменах созерцания, показал Гуссерль, и мы об этом говорили. И к этому нечего добавить. Но как могла появиться идея материи? Как обыденное сознание могло заметить в вещи нечто не только не совпадающее с "видом", но и в некотором смысле противоположное ему?

Можно предположить, что идея материи в феноменологическом аспекте фундирована не фактом созерцания свойств, а фактом созерцания события. Категория вещь/событие, несомненно, является второй по факту формирования. С феноменологически представленной вещью что-то происходит. Среди происходящего с ней -- изменения свойств, но это нас сейчас не касается. Нам интересно событие возникновения вещи и распадения ее. Как это происходит эмпирически≈естественно или посредством деятельности человека - совершенно в данном контексте не существенно. Рассматриваем только созерцаемое. Конечно, есть возникновение как бы из ничего, например, солнце выходит из-за горизонта (соответственно, исчезновение в ничто, как постепенный заход солнца). Но есть процессы принципиально иные. Например, нагреваемый кусок гранита рассыпается на составляющие. Или, напротив, два расплавляемые в одном сосуде куска разных металлов, смешиваются, сплавляется в один. В подобных процессах есть некий начальный или исходный феномен. А затем - результирующий феномен. Память удерживает оба, а воображение связывает одно с другим. То, из чего возникает вещь и то, на что она распадается -- это и есть "то, из чего", материя. Независимо от того, есть ли для этого какое-то имя, сумеречная смутная идея имеет место, когда в повторяющихся ситуациях имеет место ожидание возникновения одного из многого или много из одного. Идея материи фундируется именно этим ожиданием. И возникает как факт ясного сознания, когда получает имя. Как и всякая идея. Все дальнейшее происходит уже с имеющейся идеей - рефлексия ее, вкладывание различных смыслов и т.п. Исток же ее таков как указано.

Вопросы для повторения

Задачи и упражнения

Литература